суббота, 24 мая 2014 г.

2 Н.Д.Кондратьев Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции

Относительно аренды помещичьих пахотных земель следует сказать, чго по некоторым расчетам в 61,8 % случаев она имела полукреностнический характер, капиталистическая аренда.фикси-руется в 38,2 % случаев69. Этими данными как нельзя лучше подтверждается вывод В. И. Ленина: «Известно, что в нашей деревне аренда носит чаще крепостнический, чем буржуазный характер, и арендная плата является гораздо более „денежной'4 (т. е. преобразованной феодальной), чем капиталистической рентой (т. е. избытком над прибылью предпринимателя)»70. При этом доля денежных выплат по аренде земель могла быть невелика (около 15%), остальное «оплачивалось» отработками71.
Количество же купчих земель находилось в тесной зависимости от степени развития капиталистических отношений в различных регионах 72 и в целом было весьма скромным:
Район
Северный
Северо-Западный
Прибалтийский
Западный
Средневолжский и Заволжский
Промышленный
Доля купчих земель
в общем количестве    Район
крестьянских земель,
6,3 -     23,1
Доля купчих земель в общем количестве крестьянских земель,
х0,04 Х1\6 4,54.
18,2
Северо-Черноземный Южно-Черноземный Юго-Западный Южный степной Нижневолжский и Заволжский
Итого
%
12,3 10,2
9,6 18,4
8,8
11,2'
* Данные по Европейской России. Рассчитано по: Статистика земледелия 1905 года. СПб., 1907.
Помимо того, необходимо иметь в виду, что и на купчих, и на арендованных землях (как и на надельных) подчас встречалось общинное землепользование 73.
Размеры хозяйств, как правило, не являются признаком, характеризующим степень капиталистического развития деревни. Преувеличение роли этого показателя Ленин оценивал как «ходячие ошибки поклонников мелкого земледелия, судящих только по величине земельной площади», и обращал особое внимание на такой фактор, связанный с прогрессом капиталистических отношений, как «количество капитала, вкладываемого в землю» 74.
Однако довоенная Россия и по уровню капиталовложений в сельское хозяйство значительно (в 3—4 раза) отставала от своих
X
69 Минарик Л. П. Об уровне развития капиталистического земледелия в крупном помещичьем хозяйстве Европейской России конца XIX—начала XX в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964 год. Кишинев, 1966. С. 622-623.
70 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 341.
71 Пример по Смоленской губ. см.: Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство. . . С. 123.
72 Там же. С. 61.
73 Там же. С. 98.
74 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 162.
4
35
западноевропейских конкурентов. Например, в 1913 г. они составили 8,6 руб. на десятину против 31 руб. в Германии75.
По применению усовершенствованных орудий труда и машин российское крестьянское хозяйство далеко отставало от уровня промышленно развитых стран Европы и США. Соха (особенно в нечерноземной полосе) дожила почти в половине хозяйств до Октябрьской революции. Молотилки и веялки в хозяйствах, по размеру не превышавших 9 дес, в целом ряде губерний не встречались. «Вообще средства производства в виде мертвого инвентаря составляли меньшую часть в составе основного капитала крестьянского хозяйства» 76. По данным о 12 уездах Центральной России безынвентарные хозяйства составляли около 27 % (по различным уездам — от 9 до 45 %) 77.
По ряду позиций мелкое крестьянское хозяйство оказывалось совершенно нерациональным. Например, крестьяне с посевом до 3 дес. вынуждены были содержать в 2,4 раза больше лошадей, чем домохозяева высшей группы, а с посевом 3—6 дес. — в 1,6 раза больше 78. В то же время органическими удобрениями эти хозяйства оказывались обеспеченными в гораздо меньшей степени, чем зажиточные группы.
Доля живого труда в стоимости производства зерновых хлебов в 80-х годах XIX—10-х годах XX в. практически не менялась, отражая отсталость земледельческого хозяйства страны. В 1887— 1888 гг. она составляла 61,2 %, к 1912—1914 гг. снизилась до 60,2 % (соответственно 16,67 и 23,32 руб/дес); конная тяга составляла 35,7 и 39,3 % совокупного живого труда 79.
Особо следует остановиться на системах земледелия, существовавших в российской деревне в начале XX в. Согласно исследованию, результаты которого были опубликованы в 1915 г.80, структура хозяйств Европейской России по видам севооборотов может быть представлена следующим образом (в %):
Нечерноземный    Черноземный    Всего по
район район Европейской России
Залежь                    0,8 1,5                   1,1
Двухполье                1,2 1,5                   1,3
Трехполье              76,8 80,2                  78,4
Четырехполье           7,9 10,0                   8,9
Многополье             13,3 6,8                  10,3
Комментируя эти итоги, А. М. Анфимов отмечает: «. . .четырехполье и многополье уже составляли немалую величину —
75 Сборник статистических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств.
76 Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство.. . С. 156 сл.
Свавицкие 3. М. и Н. А. Земские подворные переписи. 1880—1913. Поуездные итоги. М., 1926.
Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство ... С. 155.
79 Струмилин С. Г. Условия производства хлебов в СССР//План, хоз-во. 1926. № 2. С. 346, 352.
80 Стоимость производства главнейших хлебов. Пг., 1915. Вып. I. С. 442, 449.
36
Таблица.
Товарность крестьянского хозиис
тва России в довоенные годы
I. Потребление семьей зерновых и картофеля, пуд. на душу населения произведено в своем хозяйстве внутрихозяйственное потребление
II. Товарность хозяйства, пуд.
Зерновые
валовая продукция отчуждено приобретено
баланс (чистое отчуждение)
Картофель
валовая продукция
\
отчуждено        \ приобретено       \ баланс (чистое отчуждение)
III. Оборот ценностей в хозяйстве\ч£ол. руб.
Валовый доход 4 \
В том числе валовая продукция
сельского хозяйства Добровольный оборот продуктов сельского хозяйства
продано
куплено
Чистое добровольное отчуждение Доля в валовой продукции сельского хозяйства, %
продажи на рынке
чистой продажи
* Рассчитано по: Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988. С. 124, 153, 208.
около 20 %. Это, конечно, немного, но в условиях преобладания принудительных общинных севооборотов указанный процент был той брешью, которую пробивал капиталистический прогресс в земледелии» 81.
Хозяйство российского крестьянства в предвоенные годы отличалось крайне низкой степенью товарности (таблица). Подавляю-
Потребляющая Производящая
полоса полоса
абс.     j % абс.     j 1 %
25,0 100,0 63,3 100,0
28,6 114,4 46,0 72,7
135,6 100,0 453,4 100,0
14,5 10,7 142,5 31,4
0,5 0,4 16,4 3,6
4-14,0 10,3 + 126,1 27,8
11,4 100,0 33,9 100,0
0,4 3,5 6,8 20,0
0,3 2,6 36,4 107,4
ч-од 0,9 -29,6 -87,4
653,7 100,0 926,6 100,0
435,2 66,6 802,1 86,6
114,2 17,5 235,9 25,5
88,6 13,5 60,8 6,6
25,6 3,9 175,1 18,9
26,2 22,4
5,9 21,8
Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство... С. 176, 178. Несколько выше, отметим, автор оговаривается: «.. .в конкретной сельскохозяйственной действительности имело место запаздывание общей смены систем земледелия по сравнению с временем смены общественно-экономических формации» (там же. С 173). Ср. также: Лященко Я. И. История народного хозяйства СССР. Т. II. С 66.
37 ДО
щан часть зерновых и картофеля использовалась на внутрихозяйственные нужды; в потребляющей полосе для их удовлетворения приходилось даже прикупать -продукты. На рынок направлялось лишь от 10 до 20—25 % произведенных хлебов.
Сравнительно низким был валовый доход крестьянских хозяйств. Например, если в США фермы со стоимостью продукта до 500 долл. (971,69 руб. по золотому содержанию) В. И. Ленин относил к некапиталистическим, а капиталистическими считал фермы со стоимостью валового продукта свыше 1000 долл. (1943,38 руб.) 82, то, как следует из данных таблицы, в России валовой доход в сельском хозяйстве (из расчета средней по всем категориям хозяйств) колебался от 653,7 до 926,6 руб.
Хлебный экспорт составлял основу российского экспорта. В 1909—1913 гг. Россия вывозила (в среднем в год) 727 млн. пуд. хлебов83; только в 1910 г. экспорт составил 847 млн. пуд.84 В 1910/11 г. экспорт русской пшеницы был равен 21,9 % ее суммарного мирового экспорта85, в некоторые годы этот показатель доходил до 1/3 86.
В некоторые годы экспорт хлебов давал России свыше 50 % доходов от суммарного экспорта 87.
82 Ленин В. И. Поли, собр соч Т 27. С. 202.
83 Хромов П А. Экономическая история СССР. С. 201.
84 Дихтяр Г. А. Внутренняя торговля в дореволюционной России. М., 1960. С. 64.
85 Дорошенко А. Н. Элеваторное дело в России. Пг., 1916. С 8.
86 Хромов П. А. Экономическая история СССР. С. 201.
87 Хромов П. Л. Экономическая история СССР. С. 201. Отметим попутно, что уже Н. X. Бунге, товарищ министра, затем — министр финансов и председатель Комитета министров в 1880-х годах, отмечал, что одной из двух основных причин роста хлебного экспорта являлась необходимость для крестьян платить налоги, для помещиков — по банковским ссудам (см.: Гиндин И. Ф. Государственный банк. . С. 58). В. С Немчинов (Сельскохозяйственная статистика с основами общей теории. М., 1945. С. 34) рассчитал для 1909—1913 гг следующие данные (в %):
Валовый сбор        Потребление        Товарный хлебов внутри деревни    хлеб
Помещики 12,0 6,4 5,6
Кулаки 38,0 25,0 13,0
Середняки и бедняки 50,0 42,6 7,4
Итого 100,0 74,0 26,0
Во всех группах хозяйств внутридеревенское потребление превышало (для крестьян — весьма значительно) товарную продукцию. В этой связи А. М. Анфи-мов (Крупное помещичье хозяйство. . . С. 222) обращает внимание на то, что и такая товарность была для бедняков и середняков «непомерно высока, так как являлась в значительной мере принудительной», и приводит слова Ленина: «Крестьянин голодал в России.. . отдавая сотни миллионов пудов хлеба капиталистам, в города и за границу» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 276).
В капиталистическом характере принудительной товаризации необходимого продукта, основываясь на мысли Маркса о том, что товаропроизводителем может считаться тот, кто производит товар, т. е. специфически рыночный продукт, не имеющий для производителя потребительной стоимости (см.: Маркс К,, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 95), сомневается П. Г. Рындзюнский
38
До начала первой мировой войны страна удерживала за собой первое место среди поставщиков хлеба на мировой рынок. Однако структура русского хлебного экспорта, полностью отражала отсталость развития экономики государства. Например, в суммарном объеме экспортировавшихся Соединенными Штатами Америки в 1911 г. хлебных грузов 81,2 % составляла мука. Россия же вывозила в основном зерно (97,9 % хлебного экспорта), на муку приходилось лишь 2,1 %. Как результат, Россия к 1912 г. начала активно вытесняться с мучного рынка Западной Европы; возникла также угроза потери финского, польского и прибалтийского рынков, на которых усиливалась германская конкуренция 88.
Помимо технико-технологической отсталости значительную роль в снижении потенциала России как хлебопроизводящей страны играли такие факторы, как низкая урожайность хлебов, отсутствие необходимых транспортных путей и слабая пропускная способность действующих и ряд других.
С началом войны положение в зерновом хозяйстве стало стремительно ухудшаться. Стабильно сокращаются площади и под продовольственными, и под фуражными культурами, что подтверждают приведенные ниже данные (по 72 губерниям России) 89.
\ 1914 г. 1915 г 1916 г 1917 г.
Посевные площади, тые^ес. продовольственные культуры 51 738 52 404
58 710 57 342
кормовые культуры          4 27 002 25 049 24 173 23 443
Валовый сбор хлебов, млн. пуд. 2554
продовольственные культуры 3179 3355 2650
фуражные культуры 1490 1455 1317 1247
Урожайность, пуд/дес. 58,5 51,2 48,7
продовольственные культуры 54,1
фуражные культуры 55,2 58,1 54,5 53,2
Падают сборы: в 1914 г. было собрано на 4 %, в 1915 г. — на 1,2, в 1916 г. — на 18,5, в 1917 г. — на 16,8 % хлебов меньше, чем в среднем за 1909—1913 гг. Иначе и не могло быть в условиях громадного отвлечения из деревни трудовых ресурсов, ослабившего и без того нестойкую агрикультуру: к сентябрю 1917 г. в армии находилось 15,8 млн. трудоспособных мужчин — около 9 % населения страны 90.
(О мелкотоварном укладе в России XIX в. // История СССР. 1961. № 1). Этой позиции, следует полагать, придерживается А. М. Анфимов (Крестьянское хозяйство. . . С. 3, 197; Экономическое положение и классовая борьба. .. С. 6). Однако дискуссия по этому вопросу продолжается, и до настоящего времени возникает необходимость доказывать правомерность таких сомнений (см., напр.: Поликарпов В. В. «Новое направление» — в старом прочтении // Вопросы истории. 1989. № 3).
Селихов М. Н. Русское мукомолье в борьбе с германскою конкуренциею на международном рынке. СПб., 1912. С. 1, И, 14, 18.
Рассчитано по: Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов. .. Наст. изд. С. 121, 126. См.: Лященко П. И.   История народного хозяйства СССР. Т. II. С. 620—621.
39
Падает и урожайность. По 72 губерниям в 1917 г. она составляла 90 % (по продовольственным культурам) и 96 % (но фуражным) уровня 1914 г., далеко не максимального. Отметим, что по 50 губерниям Европейской России она снизилась еще значительнее (в пуд/дес.)91: 1913 г. - 58,3, 1914 г. - 44,5, 1915 г. - 55,8, 1916 г. — 49, 1917 г. — 44, а на эти губернии приходилась основная часть производства хлебов 92.
Определяя основные признаки, характеризующие капиталистическую эволюцию аграрной сферы, В. И. Ленин особо указывал, во-первых, на то, что «рост капитализма в земледелии состоит прежде всего в переходе от натурального земледелия к торговому» 93, во-вторых, на то, что «главный признак и показатель капитализма в земледелии — наемный труд» 94.
Приведенные выше данные об эволюции российской деревни в сторону капиталистического товарного производства95, т. е. такого товарного производства, при котором товарно-денежные отношения становятся господствующими и определяющими в системе социально-экономических отношений, вряд ли могут дать основание для суждения о завершенности указанного процесса. Скорее они говорят о том, что процесс этот находился в начальной своей стадии или, по крайней мере, о том, что до всеохватывающего характера товарно-денежных отношений в деревне было еще далеко.
Относительно работы по найму в аграрной сфере следует сказать, что в 1897 г. сельскохозяйственные рабочие составляли 2,7 млн. человек — менее 1/3 общего количества наемной рабочей силы (9,1 млн.). К 1914 г. наемных рабочих насчитывалось 15—17 млн. человек, доля в этой сумме сельскохозяйственных рабочих кардинальных изменений не претерпела 96. Для общей численности населения страны в 170 млн. этот показатель крайне незначителен (2,9—3,3 %; доля всех рабочих в населении страны не превышала 10 %), что подтверждают приводимые данные о за-
91 Китанина Т М. Война, хлеб и революция. (Продовольственный вопрос в России. 1914—октябрь 1917 г.). Л., 1985. С. 23 Отметим, что 1913 г. по урожайности был максимальным в довоенный период.
92 По данным за 1913 г. из 5,6 млрд. пуд. сбора амбарного хлеба 4,2 млрд. (75 %) приходилось на 50 европейских губерний; Северный Кавказ дал 453 млн. пуд. (8,1%), Сибирь — 324 млн. (5,8%, в том числе Восточная — лишь 0,9%), Закавказье и Туркестан — 163 млн. пуд. (2,9 %). (Хромов П. А. Экономическая история СССР. С. 217).
93 Ленин В. Я. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 198.
94 Там же. С. 226
95 Отметим важную мысль А. М. Анфимова: «Следует. . . внимательнее присмотреться к тому, что конкретно представляло собой капиталистическое хозяйство. Дело в том, что косность, рутина, стародедовская агротехника, примитивное скотоводство сохранились и во множестве тех случаев, когда хозяйство становилось капиталистическим по форме, т. е пользовалось наемной рабочей силой и собственным инвентарем» (Анфимов А. М. Крупное помещичье хозяйство. . . С. 183). Касающаяся конкретного случая — капиталисатически организованных помещичьих хозяйств, эта мысль имеет, на наш взгляд, общеметодологическое значение.
96 Хромов П. А. Экономическая история СССР. С 194.
40
висимости уровня крестьянских хозяйств от его определяющих факторов в конце XIX —начале XX в. (по великорусским губерниям) 97.
Фактор Коэффициенты корреляции
черноземная нечерноземная
полоса полоса
Размер посева                 0,80-0,90 0,70-0,80
Обеспеченность скотом     0,75—0,85 0,70 — 0,80
Размер землевладения      0,60—0,70 0,60 — 0,70
Количество работников    0,50 — 0,60 0,40—0,50
Отсутствие значительного прироста числа работающих по найму в сельском хозяйстве, помимо прочего, можно связать и с тем, что обеспеченность рабочей силой не была определяющей для благосостояния среднего крестьянского двора. Экономический уровень его зависел прежде всего от размера посевной площади и обеспеченности тягловой силой. Коэффициент же корреляции ниже 0,5 (при определении зависимости от фактора «количество работников») говорит о том, что помянутый фактор может быть исключен из числа значимых. В этом случае, надо полагать, более естественным способом «рассасывания» аграрного перенаселения, вызванного разорением бедняцких хозяйств, служил скорее отток излишней рабочей силы в уродскую экономику.
Но и здесь встречались чнемалые сложности. Из 44,6 млн. работников обоего пола, имевшихся в деревне к началу 900-х годов, например, сельскому хозяйству требовалось лишь 15,1 млн. человек; 12 — 14,2 млн. человек находили применение своей рабочей силы в отхожих промыслах. Таким образом, в «свободном (от работы) виде» оставались 13,1 — 15,3 млн. крестьян. Спрос на рабочую силу со стороны капиталистического города и сельской буржуазии оказывался во много раз ниже предложения. «Потоки отходников не убывали, а возможности использования их труда сокращались, и перенаселение деревни неуклонно увеличивалось» 98.
Процесс пролетаризации отходников был далек от завершения, даже в среде беспосевных крестьян. Не будь у них собственного хозяйства, каким бы оно ни было мелким, их существование было бы невозможным. Отсталость России в области экономического развития в целом, относительно слабое проникновение капитализма в аграрную сферу приводили к тому, что «разорение хозяина здесь влекло за собой не столько превращение в пролетария, в наемного рабочего, сколько пауперизацию» ", деклассирование, утерю прежней классовой принадлежности без перехода в новое качественное состояние, которая сопровождается, как правило, и утерей навыка хозяйствования. Возникал слой населения,
Миронов Б. Н., Степанов 3. В. Историк и математика. (Математические методы в историческом исследовании.) Л., 1975. С. 104. Лмфвшов А. М. Экономическое положение. . . С. 27. ШМрАов А. М. Крупное помещичье хозяйство. . . С. 377.
41
экономически инертный, а с социальной точки зрения представлявший собой почти идеальный «горючий материал», для приведения которого в движение было достаточно малейшей искры — «слева» или «справа».
Происходивший на почве сохранения докапиталистических отношений земельной собственности, кабальной аренды и других остатков феодализма процесс мобилизации капитала приобретал в деревне формы, во многом аналогичные первоначальному накоплению. Это касается главным образом развития ростовщичества и низших форм торгового капитала.
В 1880 г. А. Н. Энгельгардт, описывая «Счастливый уголок» около с. Батищева, обратил внимание на явление, для этого уголка, видимо, нехарактерное, — на кулака. Что же такое «настоящий кулак»?
С одной стороны, известной долей кулачества обладает каждый крестьянин, пишет Энгельгардт. «Каждый мужик в известной степени кулак. . . при случае кулак, эксплуататор, но, пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается своей землей, это еще не настоящий кулак», коль скоро он «не зиждет свое благосостояние на нужде других, а зиждет его на своем труде». Этого зажиточного мужика, который «работает сам с семейством, имея одного, двух батраков» (причем наем рабочей силы носит в этом случае не систематически постоянный, а обычно временный, сезонный характер), от «настоящего кулака» отделяет, по А. Н. Энгельгардту, дистанция огромного размера.
«Настоящий» же кулак — это «ростовщик-процентщик». «Этот кулак ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. . . Этот кулак землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир — деньги, о приумножении которых он только и думает» 10°. Этот «настоящий кулак» действительно способствует систематической товаризации рабочей силы своих должников, причем товаризации, так сказать, «первобытно-капиталистической», когда «за должок» он получает фактически бесплатные рабочие руки, интенсивность и срок применения которых определяет он сам.
Именно к такому «настоящему кулаку», который предпочитает «извлекать выгоду не путем вкладывания капитала в сельскохозяйственное производство, а посредством ростовщичества и кабальной торговли», и применяется определение «сельская буржуазия» и для начала XX в.101 Такого рода «,,костяк41 сельской буржуазии», во многом докапиталистической по своему характеру, — одно из оснований ленинского определения «самое
Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем 1872-1887 гг. М., 1987. С. 520-523 528. См. также: Шелгунов Н. В. Сочинения. Изд. 3. СПб. [Б. г.] Т. 3. С. 89. История СССР. XIX-начало XX в. / Под ред. И. А. Федосова. М., 1981. С. 264.
42
отсталое землевладение, самая дикая деревня» 102 в отношении предвоенной России.
Но «настоящего кулака» вряд ли можно оценить как доминировавшую фигуру российской деревни: накануне первой мировой войны кулаки вместе с помещиками, крупной и средней городской буржуазией и торговцами составляли 16,3 % населения страны, а крестьяне, кустари и ремесленники — 66,7 % 10Э; кулацкие хозяйства по некоторым данным составляли около 15 % всех крестьянских хозяйств    .
Таким образом, вступая в империалистическую войну, Россия с ее многоукладной экономикой, в которой капитализм едва становился формационнообразующим укладом l05, a priori должна была столкнуться с трудностями, на несколько порядков большими, чем те, которые стояли на пути ее основных союзников и противников, значительно опережавших ее по степени капиталистического развития.
Война поглотила 71 % всей промышленной продукции, валовой объем которой составлял в 1917 г. лишь 63 % от уровня 1913 г. К 20 февраля 19l7vr. суммарные военные расходы страны составили почти 30 млрд. руб., и единственным способом замедлить мучительную агонию финансовой системы России стало широкое _ \
ч
102 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т\ t& С. 417.
103 Поляков Ю. Изменение социальной структуры в СССР. М., 1970. С. 4.
104 От капитализма к социализму. Основные проблемы истории переходного периода в СССР. 1917-1937 гг. М., 1981. Т. I. С. 59.
105 «. . .В конечном счете, — отмечает П. В. Волобуев, — многоукладность экономики не только деформировала и осложняла развитие капитализма, но и порождала такую сумму социальных и экономических противоречий, которые могли найти решение лишь посредством коренного общественного переустройства» (Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития. М., 1987. С. 141). Вопрос о многоукладном характере экономики России конца XIX—начала XX в. остро дискуссионен вплоть до настоящего времени. Аргументированный обзор различных точек зрения на него см.: Поликарпов В. В. «Новое направление» — в старом прочтении//Вопросы истории. 1989. №3. Истоки этой дискуссии, на наш взгляд, восходят к той тенденции к преувеличению степени развитости капитализма в России в аграрном секторе ее экономики, от которого большевики отошли под воздействием опыта революции 1905—1907 гг. (См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 16. С. 268—269), но которую развил впоследствии Сталин (один из показателей — преувеличение уровня товарности сельскохозяйственного производства: товарность помещичьих хозяйств в довоенный период он определял в 47 %, кулацких — в 34, бедняцких и средняцких — в 14,7 %. См.: Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Изд. 11. С. 186). Ссылаться на эти цифры было принято как на несомненный источник (см., напр.: Лященко П. И. История народного хозяйства. Т. II. С. 278). Ср. выше прим. 87 к с. 38 — расчеты В. С. Немчинова). Сталин особо указывал на то, что «после отмены крепостного права развитие промышленного капитализма в России пошло довольно быстро, несмотря на остатки крепостничества, еще задерживавшие это развитие» (История ВКП(б). Краткий курс. С. 6). С этих позиций несомненные выводы типа «в отличие от главных капиталистических стран, многоукладность экономики сохранялась в России в период империализма, и тогда еще продолжался рост капиталистических отношений за счет исторически более ранних укладов, доживших все же до социалистической революции в нашей стране»  (Гиндин И. Ф. Государственный банк. .. С. 409), должны, конечно, встречать полное непонимание.
43
применение печатного станка. Валовая продукция сельского хозяйства в 1917 г. была ниже уровня 1913 г. па 12 %, а стремительно разваливавшаяся транспортная система была не в состоянии обеспечить перевозку продовольствия даже с учетом сокращения ее объемов (ввиду общего падения производства и некоторого снижения и без того низкой товарности продукции аграрного сектора).
Такова была конкретно-экономическая ситуация, приведшая в чрезвычайных обстоятельствах военного и революционного времени к крайнему обострению продовольственного вопроса в России, изучение которого составляет содержание монографии Н. Д. Кондратьева «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции», первого в отечественной экономической литературе собственно конъюнктурного исследования, представляющего собой важный шаг на пути становления отечественной теории конъюнктуры как самостоятельной научной дисциплины.
III
Центральной проблемой монографии является экономическая анатомия системы снабжения в условиях расстройства рынка вследствие изменений нормальных народнохозяйственных условий, невозможности естественного функционирования рынка в условиях войны и революционных преобразований общества. В связи в этим встает проблема видения автором пределов регулирования рыночных отношений, ограниченных возможностей этого регулирования в экстремальных условиях.
Учитывая важность и новизну (в теории и народнохозяйственной практике) этих проблем, автор формулирует цель своей монографии как "исследование государственного регулирования снабжения армии и населения хлебами — как в прямой, так и в косвенной форме, в их совокупности и взаимодействии. При изучении основных элементов государственного регулирования снабжения ставится и задача выделения особенностей системы регулирующих мер на протяжении трех различных этапов развития страны в условиях мировой войны: до Февральской революции 1917 г., от февраля до октября 1917 г., в первые годы после победы Октябрьской революции.
В распоряжении государства, по характеристике Н. Д. Кондратьева, помимо методов прямого воздействия на ход снабжения, когда оно само как хозяйствующий субъект приобретает продукты и снабжает ими потребителя («регулирование снабжения в тесном смысле слова»), есть и методы косвенного воздействия — установление твердых цен, запреты вывоза, введение плановых перевозок («регулирование рынка хлебов»). Второй метод определяется как система мер, цель которых — «воздействовать на рынок хлебов,как на условие, определяющее непосредственный ход снабжения, кем бы это снабжение ни велось — государством или же самим населением».
44
Между первым и вторым методами регулирования автор справедливо отмечает теснейшую связь, приводящую к тому, что на практике они трудно различимы, между ними зачастую сложно провести четкую разделительную грань. Важным моментом выступает и тот факт, что характер этой связи на различных этапах государственного регулирования снабжения различен. Очевидно, все искусство экономической политики и состоит в том, чтобы устанавливать сочетание и взаимосвязь этих двух типов регулирования рыночных процессов в зависимости от реально складывающихся отношений.
В начальный период взаимосвязи этих процессов регулирования (в 1915—1916 гг.) меры прямого государственного воздействия выступали одним из основных импульсов развития мер косвенного государственного регулирования, и в этом отношении последние носили «субсидиарный» характер. Однако и на этой стадии меры косвенного регулирования применялись не только в связи с необходимостью обеспечения мер прямого регулирования, отчасти они носили самостоятельный характер.
Вторая ступень связи между мерами прямого и мерами косвенного регулирования рынка хлебов имеет уже несколько иные черты: государство берет на себя обязательства и по снабжению населения, устраняя от этой задачи другие организации, проводит свою систему ^аудирования рынка. В этом случае задача прямого государственного регулирования снабжения выступает «основной и единственйой побуждающей силой к мерам по регулированию рынка, и меры косвенного регулирования приобретают всецело субсидиарный характер». Отчетливая грань между двумя типами мер уже стирается, и, что главное, «меры прямого государственного регулирования снабжения утрачивают свой частнохозяйственный характер и органически сливаются с мерами регулирования рынка» (с. 166) 1. Складывается единая система государственного регулирования снабжения хлебами армии и населения.
Поставленная в таком аспекте научная цель исследования помимо теоретических вопросов предполагает анализ реальных хозяйственных процессов и явлений, движения цен, структуры продовольственных органов и т. д. Книга содержит ценные, зачастую уникальные сведения по истории народного хозяйства России в период мировой войны и первых лет социалистического строительства. Расчеты автора, применяемая при этом методология, многочисленные таблицы (в тексте книги и в приложении) раскрывают статистико-экономическую лабораторию этого фундаментального исследования.
Надо оговориться, что некоторые данные в монографии оценки этого труднейшего, не имеющего прецедентов периода истории страны, дискуссионны.  Но в данном  случае важен
Все отсылки в тексте на монографию «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции» даются по настоящему изданию.
45
экономический анализ, который проводит современник и активный участник этих событий, выдающийся ученый, располагающий богатейшим фактическим материалом и всем арсеналом методов исследования, достигнутых к тому времени экономической наукой.
В ходе этого глобального исследования рассматривается и много конкретных вопросов. В частности, ставится вопрос о влиянии роста цен на положение слоев с фиксированными доходами, которые наиболее остро ощущают рост дороговизны жизни. Однако не отмечено огромное неравенство покупательной способности различных слоев, значительных, зачастую неограниченных возможностей в этом отношении социальных верхов общества по сравнению с «основной покупательной массой», т. е. народными массами, которые и испытывали реально все тяготы надвигающегося продовольственного кризиса, нарушения социальной справедливости в отношении возможности приобретения предмета первой жизненной необходимости, основы питания — хлеба.
В монографии рассматриваются факторы, определяющие производство хлебов, движение посевных площадей по отдельным зерновым культурам, урожайность, чтобы уяснить движение валового сбора хлебов, которое в среднем за последнее пятилетие перед войной по всей России достигает около 5 млрд. пуд. (4870 млн. пуд. без картофеля), причем особое внимание обращается на то, что перед войной (1909—1913 гг.) Россия находилась в «полосе высоких урожаев».
Для понимания функционирования хлебного рынка необходимо было установить социальную структуру сельскохозяйственного производства: удельный вес в валовой и товарной продукции помещичьих и крестьянских хозяйств.
Известно, что Центральный статистический комитет учитывал крестьянские посевы преимущественно на надельных землях, принимал за помещичьи посевы и те, которые производились крестьянами на купчих землях и арендованных ими у помещиков. Перепись 1916 г. установила действительные площади собственных посевов помещиков. Доля их в общей посевной площади до войны составила не Уз, как полагал ЦСК, а всего лишь 8,7 % (в 1916 г. — 7,9 %). Путем сложного анализа (см. с. 93, 424—425 настоящего издания) автор показал динамику посевных площадей, близкую к реальной. Этот расчет и взят в основу исчисления общего объема производства и его социальной структуры.
Разработав методологию исчисления уровня товарности (которая подробно изложена в приложении 2), Н. Д. Кондратьев выделяет четыре главнейших вида хлебов, имеющих наиболее высокую товарность, — пшеницу, овес, ячмень и рожь, определяет общую величину их товарной продукции.
Отмечая, что баланс производства и потребления хлебов сводился с большим избытком (656 022 тыс. пуд. хлеба), автор подчеркивает, что товарность базируется на «относительно низких нормах потребления широких масс населения», которые по хлебам ниже, чем в Бельгии, Германии, Франции..Чистый вывоз
46
из России в 1909—1913 гг составлял в среднем 655 млн. пуд, ввоз хлебов — около 20 млн пуд («ничтожный», — замечает автор)
Изучая механизм мирового хлебного рынка, Н. Д Кондратьев констатирует рост цен (начавшийся с 1894 — 1896 гг.), который он связывает с изменением структуры мирового хозяйства, ростом промышленности, городов, интенсификацией сельского хозяйства, ростом потребления и спроса на хлеб на мировом рынке, обусловливающих высокую конъюнктуру для хлебных продуктов.
Исходя из сформировавшейся связи национальных рынков с мировым, который представляет органическое единство, автор устанавливает, что изменения цен на хлеб находятся под воздействием не только урожая (в обратной связи с его движением) в какой-нибудь отдельной стране, но на колебания цен оказывает влияние и «мировой урожай». Одновременно он выдвигает положение о том, что колебания цен не объясняются только движением урожая, а носят «сложный общеконъюнктурный характер», связанный и с размерами импорта и экспорта, состоянием запасов, т. е. с факторами спроса-предложения,которые хотя и находятся в зависимости от величины урожая, но имеют и самостоятельное значение. В условиях хнасыщения рынка хлебов в России рост цен автор объяснял воздействием мирового повышения цен, поскольку цены национальных, рынков находятся между собой в тесной взаимосвязи.
Отмечая многообразие факторов, влияющих на уровень цен, подчеркивая огромное значение факторов конъюнктурного характера, Кондратьев выдвигает и положение о том, что «чем более товарным является продукт, чем более участвует он в мировом товарообороте, тем слабее связь цен его с движением урожаев, и в особенности национальных». Он считает очень важным для проблемы регулирования цен свой вывод о том, что между ценой и «стоимостью производства» единицы хлеба в различных районах или в одном и том же районе, но в различные годы нет пропорционального отношения (с. 115—118, 119—120). Необходимо отметить, что категорию «стоимость» Кондратьев использует в смысле «издержки производства», что в его экономической концепции отсутствует вообще категория общественно необходимых затрат труда как основы ценообразования. Он исследует преимущественно факторы конъюнктурного характера, которым склонен придавать определяющий характер.
В экстремальных условиях военного времени, считает Н. Д. Кондратьев, неуклонный и непрерывный рост цен на хлеб делает очевидным, что цены в своем строении совершенно эмансипировались даже от той слабой зависимости от урожая и запасов, которую можно было отметить в довоенное время (с 148).
Нельзя не согласиться с автором, что в ценообразовании ведущую роль играет действительное, а не возможное предложение, действительный, а не потребительский спрос. А во время войны такое расхождение выступает на передний план.  Этот  про-
47
цесс усугубшется расстройством транспортной системы, которое ведет к разъединению, разрыву производящих и потребляющих рынков, что в сочетании с безудержным выпуском бумажных денег,    сопровождающимся    их    колоссальным    обесценением) в свою очередь приводит к стремительному росту цен
Доля крестьянских хозяйств в товарном производстве четырех главнейших видов хлебов Росии была очень высокой и составляла 78,4 % (с 99). В связи с низкой товарностью крестьянских хозяйств и их преобладающей ролью в снабжении рынка хлебом Н. Д Кондратьев устанавливает важнейшую характерную черту русского хлебного рынка, которую он определяет как его «высокую инертность». Всякое изменение условий, вызывающее повышение массового потребления крестьянства (в целом достаточно низкого), ведет к понижению товарности крестьянских хозяйств, существенно сокращает количество товарного хлеба в связи с колоссальной рассредоточенностью товарной продукции среди массы крестьянских хозяйств. Условия, позволяющие реализовать естественное стремление к повышению низкого уровня потребления внутри крестьянских хозяйств, Могут породить «огромную силу инерции в направлении к сокращению количества товарного хлеба» и вызвать кризис хлебного рынка. Особенно углубляется кризисное положение на хлебном рынке, если одновременно со снижением товарности крестьянского хозяйства сокращается производство высокотоварных «владельческих» (помещичьих) хозяйств. Общее падение товарности сельскохозяйственного производства, происшедшее во время войны, а затем и в 1917 г., и в послереволюционный период, привело к «чрезвычайному» кризису хлебного рынка.
Раскрывая структуру русского хлебного рынка, автор выделяет «районы хлебных избытков и недостатков». Он изучает (в частности, по данным А. Н. Челинцева) географию размещения районов, производящих и потребляющих товарный хлеб, которая в то же время служит одним из важнейших оснований для формирования потоков хлебных грузов, для выявления торговых путей, по которым они двигались. Одновременно он ставит проблему о «географическом строении цен», об «основах географии цен» и о взаимодействии между отдельными рынками.
Анализируя экономический механизм рынка, Кондратьев раскрывает сложное и «пестрое» строение русского хлеботоргового аппарата, в котором наряду с крупным торговым капиталом функционирует распыленный и многочисленный мелкий торговый капитал. В начале XX в. создается «новое наслоение в хлеботорговом аппарате», возникают крупные экспортные фирмы, коммерческие агентства.
Сочетание крупных хлеботорговых фирм с массой скупщиков-комиссионеров было характерным проявлением и в сфере торговли многоукладности экономики страны.
Исследуя механизм функционирования рынка, автор обращает внимание на «целую революцию» в производстве хлебов и их товар-
48
ном обороте, которая происходит с развитием железных дорой расширением 1раниц рынков, проникновением в 1лухие отдаленные районы, связывая их тесными нитями с внутренними и внешними рынками сбыта Развитие железнодорожной сети ведет к более резкой дифференциации производящих и потребляющих районов и в целом расширяет «поле товарного производства», «форсирует» товарность
Изменение структуры транспортных связей, превращение железнодорожного транспорта в основу торговых путей, в «основной нерв этих путей», «основной фактор связи рынков» вело также к возрастанию роли торговых центров, концентрирующих хлебные потоки, углубляя органическую связь между территориальными единицами национального народного хозяйства, укрепляя внутренние связи между районами производства и потребления, связь внутреннего рынка с мировым.
Но это как бы внешняя канва рыночных связей, которые в высшей степени сложны, многообразны и в то же время необычайно уязвимы.
Раскрывая дальнейшие пласты механизма рыночных связей, автор останавливаете^ на ходе поступления хлебов на рынок, устанавливая, что реализация (предложение) хлебов происходит в основном не сразу же Ъосле сбора, что вызывает «осеннюю депрессию цен» на хлеб; движение запасов стоит в тесной зависимости от движения урожаев.
Резкое сокращение производства в помещичьих хозяйствах и отмеченная выше инерционность российского хлебного рынка (понижение товарности массового крестьянского производства) вызвали продовольственные затруднения. В этих же процессах автор видит причины неудач в деле регулирования снабжения.
Ежегодный баланс производства и потребления в первые два года войны сводится с огромными избытками (особенно в урожайный 1915 г.), но в дальнейшем наступает дефицит. Однако «говорить о недостатке хлебов в России за рассматриваемое время не приходится и нельзя: их более чем достаточно». Тем не менее в 1915—1916 гг. определенно намечается продовольственный кризис (с. 160).
В чем же видит автор причину столь парадоксального Положения? Кондратьев констатирует сокращение количества товарного хлеба в связи с «падением производства в наиболее товарных владельческих» (помещичьих) хозяйствах, понижением стимулов хлебопроизводящего крестьянского хозяйства к сбыту хлеба. В результате некоторая часть обычно сбываемого крестьянами хлеба идет на повышение собственного потребления, что особенно естественно в условиях низких норм потребления в крестьянских хозяйствах России. Он указывает на изменение в «строе» крестьянского хозяйства (резкое возрастание доходной части бюджета по сравнению с расходной), падение доли прежних стимулов, побуждающих к выбрасыванию хлеба на рынок.
4 H Д Кондратьев
49
Потрясение мирового хозяйства, разрыв внешнеторговых связей (в 1915 г. экспорт хлеба был равен почти нулю), огромный спрос фронта привели к невозможности нормального функционирования рынка. Установление твердых цен, регламентация распределения, введение 25 марта 1917 г. государственной монополии на хлебную торговлю лишали аппарат торговли того «воздуха», той экономической среды, в которой он только и мог функционировать. Происходит свертывание частнокапиталистического торгового аппарата, замена его государственным и кооперативным, концентрация товарных ресурсов в руках непосредственных производителей.
Наступивший кризис автор рассматривал как прямое следствие изменения нормальных народнохозяйственных условий, разрушения единства национального рынка, возрастания разобщенности местных рынков, ведущей к огромным различиям в уровне цен на «производительских» и «потребительских» рынках. Причем если до войны решающая роль в формировании цен принадлежала «производительским» рынкам, то в условиях войны «спрос давит на предложение», «покупатель ищет продавца». Складывается «гегемония цен потребительных рынков». И эти процессы находят непосредственное отражение в территориальной структуре цен. В качестве районов наиболее высоких цен выделяются индустриальные (в частности, Центрально-Промышленный) как наиболее емкий внутренний рынок, в то время как до войны наиболее высокие цены наблюдались в районе Крайнего Севера.
Изменения в географической структуре цен наглядно иллюстрируются с помощью изоцен (с. 152, 154).
Огромный теоретический и практический интерес представлял рассмотренный в монографии вопрос о соотношении возрастания цен на хлеб и другие важнейшие продукты потребления, соотношении коэффициентов роста цен на хлеб и цен на основные предметы, закупаемые деревней. Автор отмечает, что к 1918 г. рост цен на хлеб значительно превышал рост цен на все продукты промышленного производства, вместе взятые. Хлеб становится одним из самых дорогих продуктов. Только цены на соль в своем росте превосходят рост хлебных цен. Огромная разница в уровне цен на различных рынках ведет к спекулятивному ажиотажу, в развитии которого немалую роль играли торговый капитал и банки, g    Н. Д. Кондратьев ставит новую — и теоретически, и практически — народнохозяйственную проблему: проблему форм и пределов   государственного   регулирования   рыночных   процессов в капиталистической экономике, проблему выработки основ функционирования «смешанных» форм управления и концентрации рыночной продукции в руках государства и торгового капитала. Все эти процессы возникли в экстремальных условиях военной экономики и неизбежно обостряли продовольственную проблему, выявляя косность государственного бюрократического аппарата, шедшего по линии административного принуждения, запретительных мер. До некоторой степени эти методы были неизбежны
50
в силу экстремальных условий, но в целом они были порождением бюрократической системы руководства экономикой, выросшей на базе полукрепосгнических форм ведения хозяйства довоенных лет.
Увеличение армии и дезорганизация рынков хлебов ставят, по мнению автора, перед государством огромную задачу регулирования снабжения армии и населения хлебом через систему центральных и местных органов. Регулирующие меры государства, естественно, распадались на два различных по своему характеру типа.
Динамика цен во время войны, неуклонный и непрерывный их рост приводят Н. Д. Кондратьева к выводу об эмансипации их движения и строения даже от той слабой связи с урожаями и запасами, которая имела место до войны. Урожай и даже запасы отражают лишь возможное, а не действительное предложение хлебов. Важнейшим представляется вывод о том, что «если бы для определения цен решающее значение имели возможное по состоянию урожая и запасов предложение и потребительный, соответствующий размерам потребления спрос, то в России во время войны не было бы достаточных оснований для роста цен на хлеба, исключая, быть может, кормовые и крупяные».
Решающее значение для ценообразования имеют, по мнению автора, действительные^ а не возможные предложения и потребительский спрос, расхождение между которыми в условиях войны выступает на передний плгЬьи становится решающим фактором повышения цен.
Деградация транспорта, разрушение связей между производящими и потребляющими областями, раздробленность единого национального рынка, безудержный выпуск в обращение бумажных денег, сопровождающийся их обесценением, усиливающий спрос и увеличивающий запас платежных средств (отложенный спрос) в руках потребителя, закрепляли стремительный рост цен, который по определению автора, носил чисто конъюнктурный характер. Конъюнктурные процессы, их цепная реакция, взаимосвязи раскрыты предельно широко. Автор дает исчерпывающую характеристику сферы обращения, но глубинные процессы, происходящие в сфере производства, столь подробно не изучаются. Шел процесс не только разрыва рынков, но и нарушения производственных связей, свертывания «мирных» отраслей, необоснованного свертывания производства.
Экономические отношения в период мировой войны характеризуются изоляцией от мировых экономических связей, существованием страны без экспортно-импортных хлеботорговых операций, глубокими изменениями в функционировании внутреннего рынка, неуклонным ростом цен на хлеб и первоначально его прямой f    нехваткой в центрах потребления.
В работе дается оценка правительственной продовольственной политики, причем оттеснение частнокапиталистического хлеботоргового аппарата оценивается однозначно негативно. Это положение, в частности, иллюстрируется изменением роли элеваторов.
с 4* 51
Элеваторы, выступавшие ранее как «экономические центры», затем в связи с расширением правительственных заготовок, изменением характера хлеботор1 ового оборота все более утрачивают свою регулирующую роль и становятся техническими пунктами хранения хлеба. Значительный рост кооперативного аппарата связывается с влиянием сложившихся «ненормальных условий», вытеснением частнокапиталистического торгового аппарата.
Анализируя формирование органов, регулирующих снабжение хлебами, «продовольственную организацию первого времени войны», Н. Д. Кондратьев отмечает как ее общую черту тот факт, что руководящая роль в области заготовок принадлежала «цензовым элементам». Он правильно характеризует возникшие разнообразные органы, не имеющие между собой какой-либо координации, как преимущественно ведомственные и бюрократические, и отмечает их «слабую» связь с широкими общественными кругами, а точнее, ее отсутствие. Созданный затем Главный продовольственный комитет не сумел скоординировать действия многочисленных и различного подчинения учреждений, действовавших в области продовольственного снабжения. По образному выражению автора, «к прежним организациям прибавилась новая организация того же типа и характера, умершая затем, не оставив заметного следа в жизни».
Важно подчеркнуть, что автор выделяет в числе факторов, оказавших влияние на ход развития снабжения продовольствием, общественное мнение, отражавшееся «в прессе, на съездах и собраниях». Эти «общественные круги» были организационно представлены в первую очередь в виде Союза городов, кооперативов и отчасти земств; они выдвигают собственную программу (что особенно важно) распространения «принципа регулирования на все важнейшие отрасли народного хозяйства». Характеризуя позицию торгово-промышленных кругов, автор находит ее не противоречащей государственному регулированию в принципе, лишь бы оно не «убило частную инициативу».
Н. Д. Кондратьев признает необходимость демократизации и расширения прав органов самоуправления, упрочения правового статуса кооперативов. Такая постановка вопроса в условиях царской России являлась, безусловно, радикальной. Однако, как это свойственно процессам демократизации отсталого общества, она направляла центр своих устремлений главным образом на формирование организационных структур, хотя и принципиально новых, имеющих многоуровневый характер, охватывающих все ступени иерархического административного деления вплоть до «мелкорайонного», где также учреждались продовольственные совещания, комитеты или комиссии с широким общественным представительством «и всеми необходимыми правами». Главное заключалось в том, чтобы определить, в чем состояли их реальная экономическая власть, экономический механизм и принципы функционирования, чем обеспечивалась
52
реальность   их   экономических   возможностей   действительного регулирования.
Касаясь   создания   Особого   совещания   но   продовольствию в 1915 г., автор выделяет среди его полномочий (наряду с концентрацией всего продовольственного дела), права «устанавливать способы заготовок продовольственных продуктов», «отменять постановления других учреждений», права «требовать от лиц, предприятий и учреждений необходимые сведения, налагать секвестры, производить осмотр торговых и промышленных заведений, требовать предъявления торговых книг и документов этих предприятий»   и,   наконец, — что   особо   подчеркивается — «устанавливать предельные цены на предметы продовольствия» (с. 171). Каким образом эта «высшая власть в области продовольствия» могла обеспечить столь необходимое и за пределами театра военных действий «единство руководящей роли» в области продовольственного снабжения? Автор дает точный ответ: она могла реализоваться лишь «теоретически, ибо прочие органы, регулирующие дело продовольствия, были не только не устранены, но даже строго и не соподчинены Совещанию и его председателю».
При таком положении провозглашенные права, включающие важные моменты регулирования (например, элементы отмены коммерческой тайны) не могли реализоваться уже вследствие структурных причин, не говоря уж о реальных экономических гарантиях и возможностях.        \
Деятельность низовых продовольственных совещаний (выявление излишков и образование запасов продовольствия, в том числе и для регулирования цен при их «непомерном» повышении, организация в случае необходимости распределения продовольствия, согласование с органами Министерства путей сообщения норм подвоза продуктов и т. д.) касалась реальных народнохозяйственных проблем, требующих неотложного решения. Но автор не раскрывает, как эта система задач могла реализовываться в экономической практике. Ясно одно: хозяйственная реальность ставила проблемы, которые царский бюрократический режим не мог осуществить. И эти проблемы нарастали, как снежный ком.
Автор отмечает, что Особое совещание по своему составу и полномочиям не смогло стать тем авторитетным общегосударственным органом, который предполагали создать демократические круги: институт уполномоченных не был выборным, организация местных продовольственных совещаний была факультативной, и сами они наделялись незначительными властными полномочиями, их права «оставались стоящими на песке».
Жизненная потребность в этих органах, создававшихся для борьбы с ростом цен под влиянием «местных нужд», нехватки продуктов продовольствия, была огромна. Незначительный удельный вес представителей рабочих организаций в составе продовольственных органов в городах (18,7 %) автор никак не комментирует, хотя именно на положении этого слоя общества наиболее остро отражался рост цен.
53
Лучшую иллюстрацию «реакционно-политических тенденций» царского правительства в деле регулирования снабжения автор видит в его выступлении против местных волостных организаций, * в последней робкой попытке (постановление от 10 октября 1916 г.) создать необходимую, стройную и сильную продовольственную организацию.
За оценкой продовольственной политики царского правительства следует исследование продовольственной политики Временного правительства и периода первых лет социалистического строительства, основанное на огромном эмпирическом материале. Это, несомненно, ценное капитальное исследование, документ эпохи. Ракурс, подход для нас непривычен, и не только социально-политически, но и по методам экономического анализа рыночной конъюнктуры. Взгляд на проблему Н. Д. Кондратьева, ведущего специалиста в области продовольственного снабжения, представителя демократических кругов русского общества, противостоявших царизму, особенно важен для нас.
Без сомнения, организационное оформление местных продовольственных комитетов Временным правительством в самом начале марта 1917 г. было делом прогрессивным и до определенной степени неизбежным и подготовленным, свидетельства чему достаточно полно представлены в данной монографии.
Для выработки общегосударственного продовольственного плана, руководящих принципов и общих мер взамен фактически упраздненного Особого совещания создается Общегосударственный продовольственный комитет. В его деятельности руководящая роль переходит, по оценке автора, к группе «радикальной демократии». Однако права Комитета «были неопределенны».
В вопросах оценки деятельности Временного правительства, восприятия процессов, происходящих в обществе, автор не избегает определенной тенденциозности, выступая как политик, реально участвовавший в выработке и осуществлении программы Временного правительства последнего состава, разделявший многие заблуждения эсеровской доктрины.
Н. Д. Кондратьев отмечает, что на местах шел свой, более сложный и трудный организационный процесс, далеко не во всем совпадавший с указаниями из центра. В частности, он констатирует значительную и быстро возраставшую роль Советов. В то же время он считает, что «мелкотерриториальные органу, т. е. наиболее близкие к населению», оказались не в состоянии подняться до понимания общегосударственных задач. Тем самым автор демонстрирует ограниченность собственного демократизма, поскольку именно органы, возникшие на местах, как раз в наибольшей степени отражали радикальные интересы «голодающих районов». Причины, препятствующие созданию мощной сети продовольственных органов, он усматривает «не в реакционной политике правительства, а в уровне культуры народа и в слабости организационных навыков» (с. 182). Конечно, Россия не прошла длительной стадии буржуазно-демократического развития. Но в
54
конкретном случае причина сложившегося положения заключалась в политике паллиативов, проводившейся Временным правительством, в его бессилии осуществить регулирование хозяйственной жизни.
Явное отступление от демократической политики, разделение функций заготовки и распределения, передача заготовительного дела из рук продовольственных комитетов в руки губернских уполномоченных и сохранение за местными продовольственными комитетами лишь вопросов распределения, перспективы ограничения роли волостных организаций в продовольственном обеспечении объяснялись и оправдывались последующими планами передачи дела продовольствия в руки органов местного самоуправления. Передача на местах вопросов снабжения продовольствием в руки Советов после Октября 1917 г. оценивается как осуществление в значительной мере тех мероприятий, которые намечались Временным правительством, и одновременно как смена бесправия местных организаций эпохи царского режима «произволом снизу». Этот взгляд еще не раз проявится при характеристике послеоктябрьских процессов и явлений (с. 222—223, 226—227).
\
\^   * * *
V
«Рынок хлебов. . .» представляет собой синтетическую исто-рико-экономическую и теоретическую работу, своеобразно построенную. Оригинальное разделение проблемы регулирования снабжения и рынка хлебов позволяет охватить ее во всей целостности. Историческое поэтапное рассмотрение изменений организационных структур управления всем продовольственным делом страны выступает необходимым фоном анализа собственно экономических процессов и явлений. Исследование, как уже указывалось, охватывает три периода, связанные с кардинальными изменениями в истории России, — первые годы мировой войны, февраль—октябрь 1917 г.,первые годы социалистического строительства (военный коммунизм). Применительно к каждому из этих исторических периодов исследуются все проблемы регулирования рынка, соотношение регулирующих мероприятий и рыночных процессов. В монографии освещаются конкретные вопросы организации заготовок, формы последних, содержится анализ опыта заготовок по историческим периодам.
Н. Д. Кондратьев отмечает обострение проблемы хранения запасов хлебов уже в 1914—1915 гг., когда впервые стали приниматься меры по регулированию хранения; он сопоставляет емкости хранилищ с размером заданий по заготовкам, указывает, что расширение сети зернохранилищ не разрешило в полной мере этот вопрос и к 1916 г. Освещаются также вопросы формирования идеи централизации заготовок (1915 г.), принципы примерной разверстки предполагаемого к заготовке хлеба по губерниям, факторы, определявшие заготовку хлебов. При этом раскрываются отношения потребляющих и производящих районов к определяв-
55
мым для них размерам хлебозаготовок. Автор обращает внимание на недостаточность выдвижения в качестве предпосылок, определяющих их объем, уровня урожайности и опыта заготовок прошлых лет, подчеркивает, что такой подход не принимает во внимание уровень товарности, тогда как именно соответствие разверстки величине товарного хлеба в каждом регионе — условие успеха заготовок.
Особый интерес представляет анализ природы твердых цен, методов их установления, тем более что автор пытается оценить, насколько их установление содействовало осуществлению заготовок и сдерживанию роста цен на хлеба.
Меры запрета вывоза из губерний продуктов как метод регулирования заготовок, по оценке автора, отрицательно сказался на развитии народного хозяйства, построенного «на системе сложного разделения труда и обмена», представлявшего собой как бы единый целостный организм, потоком запретов разбитый «на осколки, на мертвые лоскутки, которые, однако, не имели возможности вести свое оторванное существование» (с. 197).
Это было связано и с тем, как справедливо отмечает автор, что административные районы не совпадали «с районами экономического оборота»: районы мукомолья отрезались этими запретами от районов, снабжавших их зерном, центры потребления — от ближайших производящих регионов.
К ноябрю 1916 г. выяснилось чрезвычайно «неуспешное» течение заготовок, обострившее и без того тяжелое продовольственное положение страны. Нормирование цен, запреты на вывоз и угроза реквизиций (как путь прямого получения тех или иных продуктов и как стимул к заготовкам по твердым ценам) были, по оценке автора, лишь вспомогательными, косвенными методами регулирования стабилизации заготовок. Возникает вопрос о новых методах регулирования последних. В соответствии с размерами урожая, запасов и нормами потребления определяется подлежащее заготовке количество хлебов. Однако автор никак не комментирует те обстоятельства, что разверстка хлебов касалась всех производителей (ее различия по отношению к крестьянским и помещичьим хозяйствам не рассматриваются) и что торговые запасы из разверстки были исключены и должны были реализовываться на рынке (с. 200-201).
Путем фактического повышения твердых цен (замена цен франко-станция ценами франко-амбар, в результате чего в цену включались дополнительные расходы по транспортировке за доставленные на станцию крупные партии хлеба в двойном и даже в тройном размере и т. д.), нарушившего всю их прежнюю систему, Министерство земледелия в 1916 г. пыталось форсировать заготовку хлебов. Помимо этого оно применяло широкую систему премий, «обращенную как к отдельным хозяевам, обществам, так и к целым уездам», чем разрушало систему цен и. подрывало собственную же политику.
Автор отмечает новые черты введенной в конце декабря 1916 г.
56
разверстки по сравнени ю с практиковавшейся ранее, когда разверстка заготовок по губерниям устанавливалась в целях определения размеров заготовок при закупке хлебов на «более или менее свободном рынке»: теперь государство не просто покупало, а принудительно хотело взять за установленную цену из различных районов определенное количество хлеба. Различное отношение к запасам хлебов (коль скоро «государство» хотело принудительно взять определенную долю хлебов и оставляло отдельные запасы хлеба в более или менее свободном распоряжении их владельцев») «создавало резкий дуализм на рынке» и возможность более выгодно с частнохозяйственной точки зрения использовать запасы.
Итак, делает вывод автор, «разверстка по самому существу не отвечала интересам частного хозяйства. Кроме того, она была построена без достаточного соответствия с условиями сельского хозяйства различных районов», не соответствовала величине товарной продукции, зачастую исходила из завышенных норм потребления. Очень важным представляется общий вывод автора о том, что «разверстка, расходящаяся с экономическими интересами частного хозяйства, пытавшаяся иногда от хозяйства принудительно взять больше того, что оно обычно выбрасывало на рынок. . . требовала слишком много предпосылок не экономического порядка, предполагала наличие мотивов, расходящихся с частнохозяйственным интересом и побеждающих его. Нужно иметь высоко культурную массу с сильно развитым чувством государственности. Нужно было глубокое чувство доверия к власти и готовности на самопожертвование со стороны масс. Но этих предпосылок не было. Сама власть, доселе не допускавшая свободу самоорганизации масс, вырывала почву для таких предпосылок». Экономическая политика царского правительства неизбежно должна была «окончиться крахом».
Синтетический анализ провала попытки ввести разверстку хлебов ценен с конкретно-исторической точки зрения. Он выявляет те сложности, которые возникают на пути централизованного формирования продовольственного фонда в периоды, когда страна оказывается в экстремальных условиях (война и т. п.) Автор показывает важность социальных предпосылок осознания народнохозяйственных интересов, степени демократизации общества как необходимого условия успешного решения общегосударственных проблем, стоящих перед страной.
Не ставя вопрос о степени обоснованности размеров разверстки, приходящейся на частных владельцев и сельские сходы, автор перечисляет те принципы, которые были положены в основу ее исчисления. Размеры разверстки различались по губерниям, районам, волостям; они устанавливались «по свободным избыткам», «подесятинно», по валовому сбору, по общим ресурсам, по наделу. Подчеркнув, что «разверстать наряды еще не значит заготовить их», автор приводит сведения о подлинном саботаже помещиками продовольственной политики: частные владельцы не соглашались выполнять весь приходящийся на них объем разверстки. В целом
57
общее количество принятого сельскими сходами и частными владельцами к разверстке хлеба составило около 35 % центральной разверстки (с. 204).
Продолжение Временным правительством в основном продовольственной политики царского правительства (несмотря на постановление о реквизиции всех хлебных запасов у земельных собственников и арендаторов всех сословий, имеющих запашку не менее 50 десятин, а также у торговых предприятий и банков) объясняется автором как «неизбежная дань инерции движения и сложности общественно-экономических отношений». Этот аспект продовольственной политики Временного правительства, считает Кондратьев, был отнюдь не главным. Особый интерес представляла проводившаяся одновременно работа по установлению новых путей регулирования заготовок.
Отправным пунктом политики заготовок в начале войны, считал Н. Д. Кондратьев, было стремление к созданию условий для «хорошего сбыта производителю». В дальнейшем, по его выражению, эта идея все более теряла «свое обаяние» и была оставлена. Со всей остротой на первый план выдвинулся другой мотив: «заставить производителя отдать продукт, чтобы обеспечить потребителя». Эту «мысль, созревшую уже до революции, и восприняла новая власть», т. е. Временное правительство. Рыночных механизмов для осуществления этих целей было недостаточно, возможности их все более сужались. Поиск решения этих вопросов привел к выводу о том, что «только через радикальные меры государственного регулирования можно улучшить дело заготовки и вообще продовольствия». Поэтому необходимо было понять причину неудач регулирующих мер царского правительства, в том числе и такой «смелой», как разверстка. Ее усматривали в том, что эти меры проводились именно старой властью. «Теперь нарождалось новое демократическое государство, теперь на историческую сцену выступили массы, теперь государство, опирающееся на доверие самых широких масс народа, представлялось морально всесильным или, по крайней мере, чрезвычайно могущественным» (с. 207).
Однако ситуация требовала осуществить перелом в экономической политике, «моральное всесилие» дополнить экономическим. Налицо была необходимость выработки нового хозяйственного механизма, имеющего качественно иные социальные ориентации. Как писал активный участник Октябрьской революции, один из организаторов советской системы финансов, главный комиссар Народного (государственного) банка в 1918 г., А. Спундэ, «буржуазное Временное правительство несколько месяцев после свержения самодержавия пользовалось поддержкой подавляющего большинства народа. Вера в то, что царизм был главным и единственным злом, оказалась всеобщей. Возможности у самого Временного правительства также были весьма широкими. В нем участвовали, а на конечной стадии возглавляли его представители самых левых буржуазных партий — настолько левых, что они даже отка-
58
зывались считать себя буржуазными. По своим личным качествам почти все члены Временного правительства были наиболее талантливыми представителями своих партий. Это, несомненно, было самое талантливое правительство, которое только могла создать тогдашняя русская буржуазия» 2~3.
По мнению Н. Д. Кондратьева, новая продовольственная политика вдохновлялась идеей, коренившейся в психологии руководящих кругов демократии, о «мощи демократического государства». «Под влиянием этой идеи мысль о возможности столкновения мероприятий государства с экономическими интересами тех или иных слоев народа, о возможной необходимости стать на путь резкого принуждения и крушения всей политики затемнялась, создавалась психология фанатической доброй веры в мероприятия государства и развитие государственного регулирования рассматривалось даже как некоторое завоевание революции»  (с. 207).
К числу основных мероприятий смешанного (прямого и косвенного) регулирования автор относит закон о монополии на хлеб или о передаче хлеба в распоряжение государства (25 марта 1917 г.). В то же время он отмечает, что «монополии хлеба у нас проведено не было, а^ была лишь тенденция к ней, тенденция, которая реально вылилась в довольно неудачной форме государственной монополии хлебной торговли».
Согласно закону 25 марта^весь имеющийся хлеб, продовольственный и фуражный (включая и будущий урожай 1917 г. за вычетом того количества, которое необходимо для продовольственных и хозяйственных нужд владельца), поступает со времени взятия на учет в распоряжение государства по твердым ценам. Таким образом, устанавливалась хлебная монополия, так как передаче государству подлежал не только товарный хлеб. Монополия на хлеб включала и монополию хлебной торговли. Государство предполагало устранить «вольный рынок»; оно вмешивается в жизнь индивидуального хозяйства, ограничивая его потребление. Автор считает, что для фактического осуществления этой декларации требовался ряд условий, к числу которых он относит прежде всего учет хлебов в каждом хозяйстве и нормирование потребления „ производителя.
Следующим необходимым предварительным условием выступало определение цен, по которым должно происходить отчуждение, а также создание сети соответствующих организаций.
Такое глубокое вторжение в сферу экономических отношений невозможно было осуществить без соответствующих мер регулирования в остальных сферах народного хозяйства, которые в целом должны представлять собой систему комплексных взаимосогласованных мероприятий, и в сумме своей неизбежно означали бы систему революционно-демократических мероприятий, ограничивающих не только всевластие помещиков в деревне, торговцев,
2 3 Спундэ А. Очерк экономической истории русской буржуазии//Наука и жизнь. 1988. № 1. С. 78.
59
но и буржуазии, регулирующих все рыночные процессы, a in только рынок хлебов. Такой вариант развития событий был не приемлем для партии эсеров, позицию которых достаточно ясно иллюстрирует выступление лидера партии В. Чернова (министра земледелия во втором коалиционном кабинете Временного правительства) на III съезде партии (май 1917 г.): «Позиция буржуазии ставит новую власть перед ужасным положением: или катиться по дороге к финансовому и экономическому краху, либо капитулировать перед требованиями буржуазии русской и буржуазии международной. . .» 4.
Органы, которые должны были осуществлять продовольствен-нуюю политику, оказались бессильными, по свидетельству Н. Д. Кондратьева, провести хлебную монополию по линии учета хлебов, нормирования потребления владельцев.
Насколько легким было теоретическое установление норм потребления, замечает он, настолько невозможным стало проведение их на практике. Учесть в каждом индивидуальном хозяйстве (крестьянских хозяйств было 18, 8 млн., частновладельческих — свыше 120 тыс.) хлебные запасы оказалось невозможным; эти акции вызывали противодействие, сокрытие запасов. Учет не дал реальных результатов и осенью 1917 г., после сбора урожая.
В целом имело место лишь стремление активизировать продовольственное дело, проведены в жизнь были только отдельные элементы хлебной монополии. Более или менее осуществилась монополия хлебной торговли, хотя данная монополия и не являлась, как подчеркивает автор, основной непосредственной целью закона.
Автор видит причину в том, что хлебная монополия правовым и хозяйственным сознанием населения воспринята не была. И потому она не могла определять его поведение, явиться побудительным мотивом к сдаче хлеба государству. Учет хлебов и нормировка потребления населения не удались (с. 207—211). В таких исключительных условиях, считает автор, государство должно было выдвинуть «дополнительную систему мотивов», побуждающую население к восприятию и выполнению закона о монополии. К числу таких мер он относил неуклонное проведение твердых цен, соединенное с угрозой реквизиции, а затем и саму реквизицию. Здесь приходится снова обратиться к свидетельству вышеупомянутого очевидца: «Жизнь показала, что Временное правительство оказалось не в состоянии сохранить власть для буржуазии и, по сути дела,стало проводником политики царского режима» 5.
Уже в циркуляре министра продовольствия А. В. Пешехонова от 20 августа предписывалось применять меры вплоть до вооруженной силы и реквизировать хлеб прежде всего у крупных владельцев. Циркуляром 27 августа предоставлялось право реквизи-
Протоколы третьего съезда партии социалистов-революционеров, состоявшегося в Москве 25 мая—4 июня 1917 г. Стеногр. отчет. Пг., 1917. С 72 Наука и жизнь. 1988. № 1. С. 78.
60
решать хлеб с понижением твердой цены до 30 %. По свидетельству Кондратьева, центр приходил к осознанию необходимости усилить меры принудительного характера но отчуждению хлеба. Но и эта политика не дала результатов, что объясняется, по мнению автора, общеполитическим положением страны и состоянием продовольственных органов. В условиях колоссального обесценения денег, гигантского выпуска бумажных денег снижение цен на 30 % не создавало ни экономических стимулов, ни антистимулов. В. И. Ленин подчеркивал, что хлеб в таких условиях мог быть получен «не иначе как путем мер, не преклоняющихся перед святостью капитала и землевладения» 6. Другого пути не было. Буржуазная экономика встала перед проблемой, которую можно было решить лишь путем последовательно демократических мер, путем  вторжения  в  права  собственников.   Невозможно  было решить эту проблему, не затрагивая непосредственные экономические интересы хлеботорговцев, мукомолов, банков, хотя в связи с ограничением сферы свободной торговли и запрещением залога хлеба хлебные запасы, находящиеся в их собственности, значительно сократились^.
Н. Д. Кондратьев констатирует, что «момент государственного принуждения в деле заготовок» был развит слабо. Соответственно «гипертрофированное развитие получил момент агитации как фактор осуществления продовольственной политики, как фактор осуществления и хлебной монополии». Писались воззвания, по стране рассылались агитаторе (по словам министра земледелия А. И. Шингарева, «послали всех, кого только можно послать на места»). Однако, делает вывод автор, «когда речь идет о хозяйственных интересах, об экономической политике, роль мотивов морально-политического характера остается очень ограниченной, и тем ограниченнее, чем ниже духовный уровень масс». Как демократ, автор свято верит, что духовное несовершенство выступает реальным ограничителем осуществления назревших преобразований. Однако как экономист, он сразу же подчеркивает, что для решения продовольственной проблемы действенной мерой «побуждения населения к усиленной сдаче хлеба» выступило бы «регулирование снабжения населения предметами первой необходимости как стимула к улучшению хода заготовок».
Более радикальное течение, представленное экономическим отделом Совета солдатских и рабочих депутатов, связывает осуществление этой политики с «идеей урегулирования и рационализации всего народного хозяйства в целом». Второе направление, более умеренное и, по оценке автора, выдвигавшее ряд более «скромных и реалистических мер», считает невыполнимым лозунг «урегулирования и рационализации всего народного хозяйства».
6 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 21.
7 Волобуев  П.  В.  Экономическая  политика  Временного  правительства.  М., 1962. С. 388.
61
Временное правительство избирает второй путь. Одпак< настоятельность решения продовольственной проблемы, привод шая к прокламированию хлебной монополии, неизбежно вызывала необходимость регулирования-всего народного хозяйства в целом. Ближайшим объектом регулирования должно было стать нормирование производства предметов крестьянского потребления, ибо только в ответ на поток необходимой для крестьянства продукции можно было ожидать встречный поток продовольственных товаров.
В данном случае автор, хотя и признает эту экономическую необходимость, одновременно несколько приоткрывает механизм постоянных отступлений Временного правительства от им же первоначально провозглашенной демократической меры, какой являлась хлебная монополия.
Получив права на заготовку предметов первой необходимости (ткань, обувь, мыло, керосин), Министерство продовольствия, как свидетельствует автор, не получило прав регулировать цены и никогда не вставало на путь непосредственного обмена предметов первой необходимости на хлеб.
Автор видит основное препятствие в ограниченности этого рода товаров и преимущественном поглощении их армией. Однако решающего обстоятельства, что главная причина неудач государственного регулирования заключалась в недостаточности организации лишь безадресного снабжения, без охвата организующим влиянием сферы производства, он не отмечает. Производство же неизбежно уменьшалось в размерах, ибо капиталистические предприятия лишились стимула к развитию, они работали уже не на свободный рынок, а должны были свою продукцию поставлять Министерству продовольствия, которое ставило целью к концу 1917 г. сосредоточить в своих руках 100 % хлопчатобумажных тканей, распространить свое влияние на другие сорта тканей, урегулировать потребление армии, предполагало начать работу в области снабжения населения нитками, обувью, мылом, керосином, спичками и т. д., хотя к октябрю 1917 г. дальше заявлений дело еще не продвинулось.
Автор прямо становится на позицию «невозможности широкого развития принудительных мер», признает паллиативный характер агитационных мер и свидетельствует, что при таких условиях «объявление хлеба достоянием государства нисколько не гарантировало фактического получения этого хлеба». Он признает, что вопрос о заготовке хлеба тем самым был экономически поставлен в ту же плоскость, что и до объявления монополии: успех заготовок сводился к тому, насколько продовольственные органы сумеют своей политикой закупок хлеба у населения обеспечить эту заготовку. Вопрос, по его мнению, заключался в недостаточности для осуществления заготовок только государственного и кооперативного аппарата и в необходимости привлечения частноторгового аппарата. Отстранение от продовольственной деятельности частных торговцев «под влиянием мест» вело к, бюрократизации работающего государственного аппарата. Вопрос о привлечении
62
солидных фирм наряду с кооперативами к заготовкам поставил новый министр продовольствия С. Н. Прокопович, с которым автор был полностью солидарен. II. Д. Кондратьев делает окончательный вывод, что для «осуществления монополии хлеба не было необходимых предпосылок». Однако «политикой местных органов и всей совокупностью регулирующих снабжение мер частный хлеботорговый оборот был почти уничтожен или получал крайне извращенную форму, и фактически почти осуществилась монополия хлебной торговли, по крайней мере в сфере заготовок» (с. 219).
Автор отмечает, что согласно закону о хлебной монополии частноторговый оборот до взятия хлеба на учет, до введения монополии запрещен не был, но залог хлеба был запрещен с момента издания закона (25 марта 1917 г.), что способствовало «умиранию хлеботоргового оборота». В этом автор, очевидно, усматривал коренное противоречие политики правительства и хозяйственной практики: «вопреки прямому заданию закона 25 марта, наступило огосударствление хлеботоргового оборота». Переходя к анализу конкретного осуществления политики, автор отмечает, что от заготовок были отстранены потребляющие губернии, испытывавшие всю остроту продовольственного кризиса, организация заготовок находилась в руках производящих губерний.
Н. Д. Кондратьев считает, что после Октябрьской социалистической революции СоветЬцая власть, провозглашая незыблемость хлебной монополии, сохраняет основной принцип продовольственной политики Временного правительства. Формально дело выглядело именно так. Однако суть вопроса состояла в том, что Советская власть смогла практически осуществить те мероприятия, которые Временное правительство лишь декларировало, не имея реальных сил для выполнения своих обещаний. Именно поэтому В. И. Ленин, расценивавший хлебную монополию как демократический закон, подвергал резкой критике Временное правительство за неосуществление этого закона, что привело к удвоению хлебных цен в августе 1917 г.8
V Съезд Советов подчеркивал в 1918 г., что «незыблемость хлебной монополии и сохранение твердых цен на хлеб — единственная возможная основа социалистической политики рабоче-крестьянской власти» 9.
В. И. Ленин сразу после социалистической революции ставил задачу «отстоять хлебную монополию», поскольку в сложнейшей экономической ситуации, когда «на каждом шагу рушится хлебная монополия посредством мешочничества и спекуляции», выйти из продовольственного кризиса можно было только путем «централизации продовольственного дела»: «Только собрав весь хлеб в общие мешки, мы можем победить голод» 10.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 401, 409.
9 Цит. по: Известия. 1918. 27 июля.
10 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 397-398, 407, 408, 412.
63
В первые два-три месяца существования Советской власти, как писал заместитель наркома продовольствия А. И. Свидерскии (с ноября 1917 г. по январь —февраль 1918 г.) «рабоче-крестьян ское правительство могло обходиться без определенного -плана продовольственной деятельности, ограничиваясь лишь мерами частного характера». Но уже в январе 1918 г. I Всероссийский продовольственный съезд постановил: 1)  все главнейшие продукты массового потребления (хлеб, зерновой фураж, крупа, молоко, мясо, ткани, кожа, обувь, сельскохозяйственные орудия и машины и т. п.) должны быть взяты на учет государством; ни один фунт этих продуктов не может быть продан производителем-крестьянином ли или фабрично-заводским комитетом — без разрешения Советской власти; 2) распределение этих продуктов власть (в лице Комиссариата продовольствия) берет на себя, устраняя тем самым частного торговца. Оценивая политику Временного правительства, Свидерскии подчеркивал, что вынужденное встать на путь государственного вмешательства в рыночные отношения, введения хлебной монополии, при проведении этой политики в жизнь «оно как и во всех других областях, было нерешительно, а главное, вмешиваясь в рыночные торговые отношения, оно не дерзало вмешаться в производственные отношения; от такой половинчатой политики выигрывал торговый и промышленный капитал и проигрывали потребительские массы» и.
А. Свидерскии, словно полемизируя с Н. Д. Кондратьевым, писал, что рабоче-крестьянское правительство не могло продолжать «соглашательскую политику. . . оно должно было поставить во главу угла своей продовольственной деятельности обеспечение интересов трудящихся масс, а не приспособление интересов торгово-промышленного капитала к осложнившейся новой социально-экономической обстановке. Принятыми на съезде положениями Советская власть порывала с прежними продовольственными системами и намечала вехи, по которым должна следовать советская продовольственная политика». К этому периоду относятся главнейшие акты рабоче-крестьянского правительства в области продовольственной деятельности. (Отметим, что в современной литературе высказываются суждения о том, что многие из этих декретов, распоряжений и расчетов были ошибочными и прожектерскими.) Устанавливались условия товарообмена с деревней, посредством которого предполагалось «удовлетворить товарный голод крестьянства, который игнорировался как министрами царского правительства, так и министрами Временного правительства всех составов». К распределению продуктов потребления привлекалась кооперация. Устанавливались новые основания построения продовольственных органов на местах; отстранялось от участия в продовольственных органах кулачество, продовольственную проблему должны были решать рабочие и беднейшие крестьяне.
«Сущность   перечисленных   мероприятий, — писал   Свидер-
и Свидерскии А. Борьба Советской власти за хлеб // Известия. 1918. 6 сентября.
64
ский, - сводится к неуклонному проведению в жизнь хлебной монополии, государственному регулированию всего дела снабжения и замене частного торгового капитала, доказавшего свою несостоятельность, кооперативным и государственным распределительным аппаратом и к передаче дела снабжения в руки трудящихся масс». Эти мероприятия были дополнены организацией принудительного продуктообмена, повышением твердых цен на хлеб и предметы массового потребления. Обострение продовольственного положения, голод вызвали необходимость перехода к «классовой борьбе за хлеб» 12.
Н. Д. Кондратьев по-иному воспринимает продовольственную политику Советской власти. Эта политика трактуется как поощрение «разложения» деревни, пробуждение в массах крестьянства «склонности к доносительству», «чувства розни», как «удар по самым больным и темным инстинктам души беднейшего населения», «кровавая борьба за хлеб» (с. 223). Так преломились в монографии те издержки, те огромные потери и потрясения, которые сопутствовали периоду острейшей классовой борьбы.
Данные, иллюстрирующие «небывалый дефицит» промышленных товаров, позволяют автору сделать вывод о том, что степень воздействия на ход заготовок мер снабжения была ничтожной. В то же время он отмечает, что бюрократизация продовольственного аппарата достигает «максимальных размеров».
Иное видение процессов, чэтраженное в данной монографии, позволяет глубже понять происходившие социально-экономические перемены, отрицательные последствия многих неизбежных шагов, объективно необходимых мероприятий. И это существенно, поскольку такие «издержки революции» стали предпосылками некоторых последующих отрицательных тенденций и явлений. Именно поэтому крайне важно не ограничивать анализ констатацией объективности и неизбежности того или иного явления в рамках
(проводившейся политики, нужно видеть и сопутствующие ему негативные моменты, которые могут привести к совершенно неожиданным, не предполагавшимся результатам. Необходимо также не исключать и возможностей альтернативных решений.
* * *
Ценные материалы содержит анализ регулирования цен (гл. III). Помимо множества конкретных данных и сведений, таблиц и расчетов, которыми насыщена вся монография, помимо выяснения позиции автора по отношению к проводившейся Временным правительством политике, возможным альтернативам осуществлявшейся в стране экономической политики за весь изучаемый период, при исследовании данной проблемы важны и затрагиваемые теоретические аспекты регулирования цен.
12 Там же.
5 Н Д Кондратьев
65
При анализе основной формы регулирования цен — «указ ных» цен автор подразделяет последние в соответствии с и\ экономической природой на твердые (предельные), устанавливае мые в районах заготовки, и таксы, которые устанавливались в районах потребления. Н. Д. Кондратьев обращает внимание на то, что для установления цен требуется ряд вспомогательных мер регулирования. Если установление такс предполагает определенные мероприятия по заготовке, перевозке и распределению запасов хлеба, то осуществление заготовок по твердым ценам требует таких мер, как запрет вывоза с обязательной угрозой реквизиции.
Анализируя условия формирования регулируемых цен, автор делает важный методологический вывод о том, что процесс ценообразования нельзя рассматривать изолированно, а только в органической связи со всей системой государственного регулирования снабжения. Эта мысль давала основу для дальнейшего рассмотрения ценообразования в народнохозяйственном аспекте. Очень важен также и сам подход автора к исследованию (который он характеризует как «соблюдение исторической перспективы»), базирующийся в целом на принципе историзма в оценке изучаемых явлений и процессов.
Анализируя широко применявшуюся практику установления местных такс на основные предметы потребления, Кондратьев подчеркивает важность того, чтобы таксирующие органы отражали интересы и потребителей, и продавцов. До февраля 1917 г. состав этих органов (на основе анкет Союза городов), по характеристике автора, носил «дворянско-торговую окраску», интересы широких потребительских масс в них были представлены слабо.
Метод установления такс был основан на «себестоимости таксируемого предмета для местных торговцев». Для определения себестоимости товара таксирующие органы использовали справочные цены, биржевые котировки, записи в торговых книгах, цены продавца. Таким образом, таксы в целом ориентировались на рыночные цены, стремясь лишь ограничить норму торговой прибыли, предотвратить спекулятивный рост цен.
Однако быстрый рост рыночных цен вел к столь же быстрому отставанию от них такс. Особенно часто причиной разрыва становилась длительная процедура выработки такс (пррмежуток от выработки до утверждения составлял от 3 до 53 дней). В результате появляется практика «обхода» такс в различных формах и вариациях (ухудшение качества товаров, исчезновение таксируемого товара из оборота, несоблюдение такс, обвесы, надбавки к таксам со стороны покупателя).
Для противодействия этим явлениям в распоряжении местных органов, констатирует автор, не было средств, кроме контроля за соблюдением установленных такс (который сводился к фикции) и иногда запретов вывоза. Последние, однако, «были бессильны заставить продукт появиться на рынке» или привлечь недостающий продукт в район таксировки. Вклиниваясь в «общую жизнь
66
рынка», запреты, по оценке автора, производят в ней «отрицательные и вредные пертурбации».
II. Д. Кондратьев различает три этапа формирования цен: цены в районах заготовки, оптовые и розничные цены. Территориальные рынки (не совпадающие с административным делением) и формирующиеся на них цены определяются «условиями экономического тяготения и конкуренции». Поскольку местная таксировка цен касается розничных или оптовых цен, т. е. последних звеньев в цепи процесса образования цен, и не затрагивает «первых и основных звеньев этой цепи», автор считает, что «она ни в коем случае не могла приостановить или задержать общий рост цен». Таксы, считает автор, должны постоянно изменяться в соответствии с ростом «стоимости производства хлебов и цен на них на производительско-посреднических рынках»; в противном случае они «очень скоро сделали бы экономически невозможным подвоз новых продуктов в районы таксировки и превратились бы в мертвое и мертвящее явление» (с. 239). Отсюда автор делает вывод, что влияние такс ограничено воздействием на процесс роста цен в оптовой и розничной торговле, на размеры торговой прибыли, но и в этих областях злияние их ничтожно. Тем более что конкретные местные таксы не соответствовали условиям ценообразования в других районах, поскольку районы таксировки были чисто административными «и ^-потому выступали дезорганизующим рынок фактором». В итоге продукты в районах более жесткой таксировки исчезали и направлялись туда, где таксировка отсутствовала или была менее жесткой. Местные таксы, таким образом, не достигали цели.
Таксы, по оценке автора, влияли в большей мере на розничные цены, чем на оптовые; последние формировались на более широком территориальном рынке, который не соответствовал административным границам, в большей мере опирались на рыночные процессы, формирующие розничные цены. Поэтому оптовая торговля, «выходя из-под режима такс», распространяла свое влияние и на примыкающие районы. *
Вольно или невольно автор подводит к выводу о необходим мости общего регулирования процесса ценообразования, распространяющегося и на условия производства, хотя сам этого вывода и не делает.
В монографии рассматриваются структура и границы формирования оптовых и розничных цен. Это чисто конъюнктурное наблюдение представляется существенным. В частности, интересен отмеченный автором факт, что розничная торговля, имея сферой своего действия узкий местный рынок и будучи тесно с ним связана, не может столь свободно «перемещать центр тяжести своей работы. Для такого перемещения нужны более существенные экономические стимулы, нежели различия в степени жесткости таксировки». В силу этого именно розничные местные таксы, делает вывод автор, «могли в большей степени приводить к цели, т. е. к ограничению торговой прибыли розничных торговцев и,
следовательно, к некоторому умерению роста розничных цен. Но являясь последним звеном ценообразования, в общем они неиз беж но должны были повышаться и повышались вместе с повыше нием заготовительных и оптовых цен» (с.-240).
Иными словами, автор настаивает на том, что таксировка должна учитывать характер рынка, условия и границы его формирования и функционирования, связи между территориальными рынками.
Поскольку таксы были бессильны приостановить рост цен или даже существенно его задержать, автор считает, что они могли оказать сдерживающее влияние лишь при таком их построении, когда для торгового аппарата не становилось экономически более рациональным перемещение торговой деятельности за пределы административного района таксировки. Однако поскольку построение такс было несогласованным, то во многих случаях они оказывали обратное влияние, вызывая исчезновение товаров, за которым, по принципу цепной реакции следовало соответствующее повышение такс, но уже в условиях обострившегося спроса на товары. Таким образом, заключает автор, не достигая цели, таксы могли оказаться даже стимулом общего роста цен.
Анализ, проведенный на основе изучения реальных хозяйственных процессов (в том числе анкет Союза городов), вскрывал сложность и гибкость рыночных механизмов, постоянную изменчивость рыночных ситуаций, которые должны были учитываться регулирующими мероприятиями, чтобы достичь цели.
Автор анализирует и тот эффект, который оказывало на регулирование рыночных цен выбрасывание на рынок продуктов по пониженным ценам местными муниципальными органами. Хотя преобладает общая положительная оценка, однако «по самому своему размеру и характеру роль этого метода регулирования цен, очевидно, чисто местная и ограниченная».
Установление твердых цен началось с марта 1915 г. при закупке хлеба для армии в связи с затруднениями, которые испытывали уполномоченные в процессе заготовок. Цены были установлены в районах заготовок и, по определению автора, являлись «местными твердыми ценами». Они строились «грубым методом», с использованием 30-копеечной надбавки на пуд к осенним рыночным «вольным» ценам 1914 г. Твердые цены были, как правило, ниже биржевых.
В июне 1915 г. все ограничения свободной торговли были отменены. Заготовки проходили на основе «исходных», т. е. минимальных, цен. Центр, не принявший еще на себя обязанностей по снабжению населения, рассматривает вопрос о ценах исключительно с точки зрения заготовок и влияния этих цен на сельское хозяйство и торговый оборот. В сведениях, приводимых автором, отражается изменение продовольственной политики по мере нарастания продовольственного кризиса. С октября 1915 г. вновь началась проработка вопроса о твердых ценах, прежде всего в основных районах заготовки хлебов, начиная с «наименее товар-
68

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.